– Вы хотите знать, – повторил наконец канадец, застывшим взглядом воззрившись на обшитую красным деревом стенку вагончика, – где камера.
Медиамагнат кивнул:
– Именно так.
– Где во времена Иисуса могли что-то зарыть в полной уверенности, что спустя две тысячи лет отроют в целости и сохранности.
– Именно так.
Он издал почти комический вздох:
– Это сложно.
Каун мягко улыбнулся:
– Если бы это было легко, мы бы сделали это сами.
– Израиль очень большой…
Эйзенхардт увидел, что теперь посмеивается даже Уилфорд-Смит.
Профессор из Торонто всё-таки отпил из своего стакана, затем выдохнул с шумом, о котором трудно было сказать – то ли это вздох наслаждения, то ли тяжкого внутреннего напряжения, – и затем возвестил:
– Об этом мне надо подумать.
Взгляд, который метнул в его сторону Джон Каун, свидетельствовал об усилии, благодаря которому он сохранял самообладание. О Боже, я выписал сюда дебильного алкоголика! – казалось, говорил этот взгляд.
Но затем он снова вспомнил, что к этому делу приставлена и другая способная голова, и с воскресшей надеждой обратился к писателю:
– Мистер Эйзенхардт, вы думали целый день – может быть, хоть вы пришли к какому-нибудь заключению?
Эйзенхардт посмотрел на медиамагната с печалью. Никуда не денешься, придётся причинить ему эту боль.
– Да, – сказал он. – Я думаю, что камеры, которую мы ищем, не существует.
Они остановились на обочине, неподалёку от ворот в стене Старого города, которые казались пробитыми тут дополнительно, в позднейшее время. Сама стена, сложенная из светлого камня, слегка мерцала из-за деревьев и пальм, высокая, как многоэтажное здание.
– А ты уверен, что сможешь самостоятельно вернуться в лагерь? – ещё раз спросила Юдифь.
– Конечно, – заверил её Джордж. – В конце концов, есть такси. А в крайнем случае доберусь автостопом, – он поднял вверх большой палец. – Я пол-Америки объехал автостопом!
– Ну, хорошо. Вон там – Новые ворота. Пройдёшь через них – и иди прямо, пока не дойдёшь до большого поперечного переулка. Там пойдёшь налево, и метров через двести будет Храм Гроба Господня. А может, метров через двести пятьдесят, но там есть табличка.
Она смотрела на щуплого мексиканца, у которого больше не оставалось для неё ни одного взгляда. Он стоял у машины, глубоко дыша, словно хотел вобрать в себя всеми порами своей кожи каждое мгновение, и его глаз хватало лишь на могучую стену, окружающую Старый город Иерусалим.
– Джордж? Ты всё понял? – переспросила она.
– Всё понял, – кивнул он. На какое-то мгновение показалось, что он пошатнулся, но это он всего лишь обернулся ещё раз, почти превозмогая себя, отвесил Юдифи поклон, взял её руку и прикоснулся к ней поцелуем. – Спасибо. Большое спасибо. И тебе тоже, Стивен, огромное спасибо.
И с этими словами он двинулся прочь, медленно и сомнамбулически. Можно было подумать, что эти ворота притягивают его магически, и когда он исчез за тёмным проёмом, они будто поглотили его.
– Вот чокнутый, – прокомментировал Стивен, когда они поехали дальше.
После того, как Эйзенхардт изложил все свои соображения – что в прошлое будет заслана целая команда, а не один человек, и что эта команда, даже по каким-то причинам оставив одного участника в прошлом, всё равно вернётся в своё будущее с камерой и, прежде всего, с видеозаписями, – их глаза оставались необъяснимым образом безучастными. Как будто они знали это лучше. Так на него смотрели когда-то его родители, когда он, пяти лет от роду, пришёл к мысли, что они могли бы сами рисовать деньги, чтобы отцу не приходилось впредь так много работать.
Эйзенхардт почувствовал, как в нём вскипает досада. Уж если он чего и не мог терпеть, так вот этого рода заносчивости, этого «Ну-ну, говори, говори!» И если бы ему в голову сейчас пришла какая-нибудь гадость, что-нибудь подлое и обидное, что он мог бы добавить к сказанному, он бы это высказал. Но ему ничего не приходило на ум, и он беспомощно молчал и ждал, что скажут другие. Этим другим оказался профессор Уилфорд-Смит.
– Я уверен, что камера существует, – сказал он мягким, тихим отеческим тоном.
И Джон Каун, глава многомиллионного консорциума, лишь одобрительно кивнул и подтвердил:
– Да. Я твёрдо верю, что она где-то здесь, неподалёку.
Только профессор Гутьер ничего не сказал. Он хоть и взирал на них, но, казалось, ничего из происходящего не понимал. Может быть, он обдумывал, какое впечатление произвёл сегодня. А может, причина была в хорошем канадском виски.
– Я только что объяснил вам, почему в высшей степени неправдоподобно, что… – Вспылил Эйзенхардт.
– Петер, – перебил его Каун с чарующей любезностью, – я вижу, что вы постарались обдумать проблему со всех сторон, однако такой результат нам не нужен. Нам не нужно ничего, что может нас остановить. В принципе есть всего две возможности: либо камера где-то здесь, либо её нет. Наверняка мы не можем этого знать. Если она есть, будет достаточно трудно отыскать её. Но если мы начнём думать, что её нет вообще, то мы уже капитулировали. А я не сдаюсь никогда. Вы понимаете?
Эйзенхардт взглянул на миллионера растерянно.
– Всё, что я хочу сказать, – снова начал он, воздев руки заклинающим жестом, – это, что мы, может быть, потратим на поиски много времени и денег, а поиски…
– Я, – тотчас поправил его Каун. – Я потрачу много денег. Всё здесь, – он сделал короткое движение рукой, которое, несмотря на скупость жеста, однозначно включало этот мобильный дом, все остальные мобильные дома вокруг, палатки, наёмных рабочих, оборудование, просто всё, – оплачивается моими деньгами. Буду ли я считать это напрасным расточительством или инвестициями, оправдывающими риск, это исключительно моё дело.