Видео Иисус - Страница 11

– Надеюсь, вы будете снисходительны к тому, что я не читал ваших романов, – сказал он с улыбкой, в которой не участвовали его глаза. – К сожалению, я не понимаю по-немецки. Но мне пересказали их содержание.

И, к полной растерянности Эйзенхардта, председатель правления выдал ему в коротком пересказе все его романы, причём лучше, чем он смог бы сделать это сам.

– Нет, мне действительно очень жаль, что я не могу это прочесть, – заключил Каун. – Как только мы завершим наше приключение – успешно, надеюсь, – я предложу издательству выпустить ваши книги на английском. Вы не будете против?

– О, – чуть не задохнулся Эйзенхардт. – Я думаю… это было бы замечательно.

Перед ним открывались заманчивые перспективы! Правда, он смутно понимал, что этот человек, возможно, сказал это просто так, чтобы мотивировать его на полную самоотдачу в том деле, ради которого он сюда приглашён… Что ж, видит Бог, ему это удалось!

– Могу себе представить, – продолжал Каун, – что после звонка моей секретарши вы постоянно спрашивали себя, зачем вы здесь и чего от вас хотят.

Эйзенхардт кивнул:

– Да. Так оно и есть.

– Не буду вас долго томить. То, что до сих пор мне приходилось подвергать вас пытке неизвестностью, имело свои причины, – дело, о котором здесь идёт речь, требует строжайшего соблюдения секретности. Моя секретарша действительно не знала, в чём это дело состоит. – Хищная акулья улыбка слегка тронула его тонкогубый рот.

– Я понимаю.

– Говоря прямо, мне требовался человек с научно-фантастическим мышлением. А поскольку вы один из лучших в своей области, наш выбор пал на вас. Я искренне рад, что вы пошли нам навстречу.

Петер Эйзенхардт скривил лицо в вымученную улыбку. В словах Кауна был явный перебор, который показывал, что он не имел ни малейшего представления о научной фантастике.

– Видите ли, я деловой человек. Купец. Делец по природе. Скажу без хвастовства, я бы никогда не добился того, чего добился, не будь у меня таланта бизнесмена. Но бизнесмен живёт реальностью, избыток фантазии для него может оказаться опасным: он видел бы шансы там, где их нет, а риски оценивал бы выше, чем они есть на самом деле, – короче говоря, бизнесмен – это довольно сухой тип. Вы это видите на моём примере, не так ли? Писатель же, наоборот, – особенно когда он пишет научную фантастику. Обладай он выраженным чувством реальности, он бы вообще даже не начал писать, поскольку шансов опубликоваться у него меньше, чем у снежка – уцелеть в преисподней. По части фантазии он, наоборот, должен быть художником, истинным артистом; в царстве невозможного, абсурдного, противоречащего здравому смыслу он должен чувствовать себя, как в собственном доме, он должен не отставать от своей мысли, идущей окольными путями, должен повелевать временем и пространством, нарушать все правила, если потребуется, для него не должно быть ничего невозможного.

Он смотрел на Эйзенхардта пронзительно и настойчиво:

– Вот какой человек мне здесь нужен. Потому что профессор Уилфорд-Смит обнаружил здесь позавчера нечто такое, от чего все мои мозговые извилины начинают завязываться узлом, когда я об этом думаю.

* * *

Иешуа совсем расшалился, пока они ехали. Он подпевал песням, звучавшим по радио и представлявшим, на слух Стивена, дикую смесь из американского рок-н-ролла и восточных мелодий, и в который раз утверждал:

– В Иерусалиме можно только молиться. В Хайфе можно только вкалывать. А вот в Тель-Авиве можно житъ!

Его радостные предвкушения действовали заразительно. Стивен с наслаждением откинулся на спинку сиденья и предался своим впечатлениям. Им овладело вечернее настроение, он смотрел вдаль, где низкий силуэт города вырисовывался на закатном небе, словно вырезанный ножницами. Вместе с прочими бесчисленными автомобилями они отчаянно сигналили, пробиваясь к центру, жестикулировали, опустив стекло, когда не удавалось продвинуться вперед, протискивались сквозь переулки и узенькие улочки. Стивен смотрел по сторонам, чуть не выворачивая себе шею; смотрел на беспорядочное нагромождение грязно-коричневых домов, какие встречаются только в жарких странах, с плоскими крышами или верхними террасами, на которых развевалось на верёвках бельё или, символ нового времени, косо грелись в закатных лучах солнечные батареи, похожие на чёрные шезлонги, а над ними разрастались дикие джунгли телевизионных антенн с направленными во все стороны света приёмными диполями. Он видел недостроенные гаражи, заполненные стройматериалами или забитые ржавым металлоломом, тогда как машины стояли рядом, на тощей песчаной земле, между раскрошенной обочиной, изувеченными финиковыми пальмами и ограждением из проволочной сетки, отделяющим соседский участок. С тех пор, как он прилетел в Тель-Авив и Иешуа отвёз его в археологический лагерь, Стивен ни разу не был в городе.

– Прошвырнёмся по бульвару Диценгоф, – предложил Иешуа. – А потом отправимся в старый порт; я заказал там столик в одном сказочном рыбном ресторане. Стивен, ты любишь рыбу?

– Я ем всё, – ответил Стивен. – Лишь бы вкусно.

Они нашли парковку и дальше отправились пешком, с каждым шагом всё глубже проникая во владения чувственности и сладострастия, в вибрирующее силовое поле жадного жизнелюбия. Пахло выхлопными газами и цветами апельсинового дерева, диким жасмином и бугенвилем, разросшимся на пустующих участках, колюче пахло бензином, а сильнее всего был солёно-влажный запах моря; по улицам парализующе и пьяняще прокрадывалось жаркое дыхание моря, суля бессонницу и пропотевшую рубашку. Чем ближе они подходили к центру, тем более кричащей становилась мешанина архитектурных стилей. Низенькие виллы, как будто целиком перенесённые сюда из Вены или Зальцбурга, затмевались кичливыми высотными домами, которые, в свою очередь, были окружены проеденными морской солью экземплярами в несколько этажей в стиле «баухаус». Края улиц окаймляли пальмы или эвкалипты с интенсивным благоуханием – и люди.