– А на каком основании вы хотите другую машину?
Потому что к этой где-то прицеплен жучок, – подумал Стивен и сказал:
– Что-то я с ней не так хорошо управляюсь, как надеялся. Я хотел бы попробовать другую модель.
Она вздохнула, помедлила немного и потом призналась:
– Боюсь, что единственная машина, которую мы можем вам сейчас предложить, это вон та, – она указала шариковой ручкой за окно на мощный джип «чероки» с тонированными стёклами. – Но её прокатная цена дороже.
Стивен полюбовался импозантным видом машины. Это был, конечно, монстр. Но «феррари» обошёлся бы ему ещё дороже. С другой стороны, это, может, было бы не так уж неразумно. Преследователи и не подумают искать их в такой машине.
– А сколько это будет в цифрах? – спросил он. Она назвала ему цену в шекелях, и он перевёл это в привычные доллары. Постепенно всё это дело начинало влетать ему в копеечку. Если в итоге он его не выиграет, то ему придётся обеими руками держаться за договор с Video World. А это самая плохая позиция при ведении переговоров.
– Хорошо, – кивнул он и выложил на стойку свою кредитную карту.
Она повернулась к своему компьютеру, нажала несколько кнопок и потом спросила:
– Где, вы говорите, вы оставили прежнюю машину? У Рокфеллеровского музея?
– Да. На парковке перед главным входом.
Механик, который будет забирать машину, сильно удивится, что она безупречно заводится. Но это бывает у новомодных машин с электронным инжектором.
Прокатчица с пышными формами заглянула в предыдущий договор Стивена и начала заполнять новый.
Стивен ещё ни разу не был у Стены плача. По дороге они купили в магазине электроники новое зарядное устройство для мобильного телефона Стивена, которое можно было подключать в гнездо прикуривателя автомобиля. Объехали Старый город, поставили машину на платной парковке для туристов и остаток пути к Стене плача проделали пешком. Когда они прошли через ворота в стене Старого города, перед ними возник юго-западный угол горы, высившейся каменной громадой. Довольно протяжённый участок у южного конца Храмовой горы был закрыт на постоянные археологические работы, отсюда ответвлялась узкая дорога, по дуге поднимаясь вверх – для посетителей мечети Омара, – тогда как более широкая дорога слегка покато вела вниз, к площади перед западной стеной, официально именуемой Стеной плача.
С первого взгляда Стивену было трудно уразуметь, что это святыня: Стена плача была просто высокая стена, сложенная из монументальных, постаревших от времени блоков песчаника. На площади-террассе перед Стеной был отгорожен поперечно пролегающий участок для неевреев, далее отгорожены небольшой продольный участок для женщин и большой для мужчин. Без публики это место больше походило бы на строительный котлован, вырытый и забетонированный для того, чтобы впоследствии соорудить здесь подземный гараж.
Они остановились на некотором отдалении, и Стивен заметил, как напряглись при виде Стены Иешуа и Юдифь. Ему показалось удивительным, какое оживление царило здесь в обыкновенное утро понедельника. У Стены стояли солдаты, погружённые в молитву, одной рукой придерживая оружие. Ортодоксальные иудеи, одетые во всё чёрное, в широкополых шляпах и с пейсами, прижимались лбами к камням, поглаживали и целовали их. Рядом был выставлен ряд стульев, на которых дрыгали ногами дети не старше двенадцати, в серых клетчатых рубашках, коротких штанишках, крохотных шапочках и со странно длинными волосами. Только один ребёнок читал книгу, повернувшись лицом к Стене, остальные поглядывали во все стороны, лазили туда и сюда в унылом ожидании или взбирались на стулья с ногами. Никто не обращал на них внимания.
Чем дольше Стивен наблюдал все эти сцены, тем менее странными они ему казались. Описания, которые ему приходилось слышать или читать, были и справедливы, и в то же время ошибочны. Да, он видел людей, которые подходили к Стене и засовывали в её щели маленькие сложенные записочки с просьбами или молитвами. Когда он впервые узнал об этом обычае, то счёл его абсурдным. Но когда теперь он стоял здесь и видел всё своими глазами, это уже не казалось ему абсурдным. Он был почти растроган. Да, правильно, во время еврейских молитв все громко и наперебой говорили – это звучало полной какофонией для того, кто не знал иврита, но сейчас он понял, что иронизировать над этим могли только люди, не понимающие, а лишь презирающие других. Здесь и сейчас он наконец понял, что какофония – это страсть моления, а то, что казалось хаосом, означало лишь, что каждый самостоятельно говорил со своим Богом.
Каково это было – чувствовать себя частью традиции, которой уже не меньше пяти тысяч лет, а то и больше? Давало ли это человеку покой и уверенность? Если чувствуешь себя частью великого, вечного потока жизни, то, наверно, одни переставали ощущать необходимость делать что-то значительное и великое из своей отдельной жизни, а других такая причастность лишь вдохновляла…
Неужто мне завидно? – спросил себя Стивен.
Его отвлёк весёлый смех. Он обернулся и увидел большую семью, которая составляла почётный эскорт мальчику лет тринадцати, улыбающемуся во всё лицо; женщины были разнаряженные и взволнованные, мужчины подчёркнуто невозмутимые, но явно исполненные гордости.
– Это праздник бар-мицва, – объяснил Иешуа, не дожидаясь вопроса. – Это значит, сегодня мальчик впервые получает право читать Тору в синагоге вслух.
Стивен посмотрел вслед этой семье и наконец снова вспомнил, ради чего они пришли сюда. И Юдифь, словно прочитав его мысли, в ту же минуту сказала: